К Пасхе тщательно готовились. Было ясно, что все прихожане не смогут уместиться в колокольне. И мы решили вспомнить послевоенные годы, в храмах тогда было так много народа, что около них строились помосты, на которых устанавливались переносные престолы. Так служил мой отец – протоиерей Анатолий – в городе Спасске Рязанской области, и я смутно помню если не само событие, то рассказы о нем.

Вспомнили и традицию фейерверков на ночной пасхальной службе. Кто-то ходил на студию “Мосфильм” и договаривался о том, чтобы устроить такой фейерверк и у нас около храма.

Помост нам был не нужен, потому что у храма имеется с западной стороны большое крыльцо, сложенное из белокаменных плит, на нем вполне могут разместиться и престол, и жертвенник.

После целодневного освящения куличей и пасох, едва живые от усталости, мы начали приготовления к ночной службе. Установили все необходимое, облачили в красные одежды. Подсвечники сияли блеском новых софринских изделий, светящихся как самовары на праздник в деревнях. Хор волновался не только от усталости после пения целой Страстной седмицы, но и редчайшими трудностями соединения служб Пасхи и Благовещения.

Наконец наступило время начинать службу. Народа собралось много, даже очень много, – весь двор был заполнен прихожанами и молодежью. Совершив полуношницу, пошли на Крестный ход. В белых облачениях с зажженными свечами мы пели “Воскресение Твое, Христе Спасе…”. У входа на крыльцо начали Заутреню.

И когда раздалось первое приветствие “Христос Воскресе!”, учиненные “огнедельцы” зажгли свой фойерверк. Что тут началось!.. Закрутились, задвигались какие-то огненные колеса. Справа и слева от крыльца зафыркали разноцветным огнем взлетающие ракеты. В отдалении какие-то люди пытались поджечь ракеты вертикального взлета на большую высоту – у них ничего не получалось. Ходящие взад и вперед ноги на фоне никак не зажигающегося огня мне почему-то особенно запомнились.

Все может быть было бы и ничего, но фойерверкеры не рассчитали дистанцию установки своих орудий огненного действия, они поставили их слишком близко. Треск и кручение сопровождалось такой страшной вонью с довольно сильным дымом, что все крыльцо и вся внутренность колокольни наполнилась этим смрадом. Было трудно дышать, и изнутри совершенно непроизвольно извергались слова протеста: “Что вы наделали! Это же ад кромешный, а не праздник! И вонь адская!”. Утешало только лишь то, что древняя иконография Воскресения Христова как раз и изображает Сошествие во ад Господа нашего Иисуса Христа. Но мы же не в аду, а на земле!

В полном восторге были лишь самые маленькие – дети, и самые старенькие, – как это ни странно, – старушки. Среднее поколение, к которому отношусь и я, с трудом сдерживались и никакого восторга не испытывали, взирая на это “огненное искушение”. Был и побочный, немного печальный эффект: от горения и огненных брызг оставались какие-то несгоревшие частицы, которые по законам физики с особенным удовольствием осаживались на блестящих софринских поверхностях подсвечников и прочих светильников, оставляя на них невыводимую оспенную сыпь, отчетливо наблюдавшуюся потом на протяжении весьма долгого времени. Хорошо, что я успел накрыть каким-то большим полотенцем стоящие на жертвеннике евхаристические сосуды и тем спасти их от “оспенного заболевания”.

Слава Богу, фойерверк длился совсем немного времени, начался канон: “Воскресения день”, и вся служба прошла замечательно празднично, светло и благодатно, как почти всегда бывает на Пасху во всех православных храмах. Ошибки в уставе соединения Благовещения и Пасхи были, но незначительные, они не смогли испортить нам общего праздничного настроения.

Служение под открытым небом всегда необычно, особенно ночью. Какие-то странные гулкие стуки доносились со стороны Киевского вокзала и станции Москва-сортировочная. Было пасмурно, дул ветерок. Потом заморосил дождичек. В это время я стоял и причащал прихожан, наверное больше чем полчаса. Было какое-то раннехристианское чувство тайны ночи и единства с природой. Почти до слез сознавалась милость Божия к нам и физически ощущалось дерзновение мелких дождевых капель, падающих прямо в Чашу со Святыми Дарами. Было похоже и на конец света. Те самые удивительные слова вспомнились: “И сделалось молчание как бы на полчаса…” (Откр. 8, 1). И это молчание послано для того, чтобы все христиане успели в последний раз причаститься.

К концу причастия подошли двое парней и стали внимательно рассматривать чашу, которая как-то особенно ярко сияла в ночи при свете свечей. Я обратился к ним и сказал: “Ребята! Это чаша совсем новая, сделанная из латуни, а блестит она так, потому что покрыта золотом, но его толщина всего два или три микрона. Поэтому никакой ценности она не представляет”. Ребята улыбнулись и пошли в свои дома спать. Кто их знает, что было у них на уме?..

Когда закончилась служба и дождь пошел сильнее, мы внесли всю утварь с крыльца в колокольню. Народ стал расходиться, а мы, радостные и счастливые, пошли в вагончик-бытовку, чтобы разговеться и дождаться первых троллейбусов.

Бог даровал нам переживание Своего Воскресения во всей полноте. И как мы благодарны Ему, что служба состоялась. И тем необычнее, что под открытым небом, с неумелым фейерверком, но от всей души всех празднующих и “возлюбивших Пришествие Его”.

Мы и не знали, что после этой Пасхи отслужим еще 12 в этом храме, и, может быть, продлит к нам милость Господь и даст и дальше служить вместе с нашими дорогими прихожанами этот великий и светоносный Праздник. Господи, будь милостив к нам! И дай еще какое-то время послужить…